Сесиия...

И кто придумал не давать хвостовки до конца экзаменов?! Мне, впринципе, все-равно... У меня долгов нет. А вот Лестат... теперь и степендию не получает.

Все, бедные, переходим на болонскую систему образрвания...

---

Увидел и не смог удержаться.

С Новым Годом

---

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сегодня ночью мне сказали, что я слишком самолюбив...

---

---

Безупречная женственность Летнего сада:

Колорит ненавязчив и плавен обвод.

В редкий зной - многоярусная прохлада,

трепетанье теней, колыхание вод...

При Любви есть дракон - очень страшное рыло,

это Ночь: вот сова и прижмуренный мак,

Сладострастное лоно простынкой прикрыто...

Слава - так повернулась, и Искренность - так...

Летний сад - это гордое рвенье из ряда:

над собой возвышайся - воздастся стократ.

Летний сад - звездный отсвет на лбу Ленинграда.

Летний сад.

Взлетный сад.

Лестный сад.

Летний сад.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Бессплатная манга на русском языке

http://dreams.anilab.ru/manga/petshop/index.html

---

Я даже удивился

0

---

Проходил тест "Какая вы планет"

А получил:



Итак, вы - Гита Ягг (Нянюшка)!!



Вы - одна из сильнейших ведьм, лучшая подруга Матушки Ветровоск. Ваша молодость была полна приключений - Вас всегда преследовали и Вы часто позволяла себя поймать )). Вы трижды побывали замужем, имеете пятнадцать детей и бессчетное количество внуков и правнуков. У Вас есть самогонный аппарат, спрятанный посреди леса, о котором знает весь Ланкр, но все упорно делают вид, что они этого вовсе не знают А так же вас интересуют только те Травы, которые можно покурить или, скажем, добавить в суп. В общем, образ ясен ). На мой взгляд, очень приятный такой образ )

---

Я завел себе тигренка

---

Посмеёмся

Я Голландская роза, вечный бутон на тернистом пути от праздничного стола к мусорному ведру.

---

Сегодня с Лестатом едем в театр Пушкина. На драму "Моя парижанка". Я бы с радостью остался дома и лег спать.

Между прочем я приглашал в театр весь Грау. Но...

---

Вчера все дружно, мама и Лест, заставляли пить мёд. Я сказал, что наведу себе чай с малиной. И пошел в кухню.



Лирическое отступление: а горло все-равно болит.

---

Хидака, узнаешь?))))

(с лева - Лей).

---

Серебро наших душ

Под редакцией Миттаса.

Кицунэ



Закат кровавыми отблесками на соснах. Воздух чист и прозрачен до звона. До боли. Зачем нам подарен столь прекрасный вечер накануне прощания? Чтобы сделать его еще больнее? Я отталкиваю отчаянье от себя, и оно воздушным змеем подымается в сиреневое небо.

Мы соприкасаемся руками, это важно... Дыхание друга в моих растрепанных волосах. Мы купались в объятиях, блуждали в поцелуях, теряли и обретали друг друга. Теперь это уже не важно, до самолета, равнодушной железной птицы, которая проглотит и унесет меня в своем чреве, осталось менее двух часов. И час дороги, а что успеешь за воздушно-пенные пятьдесят минут, когда кажется, что не хватит и всей жизни? Ничего. Вот и между нами пролегло фиолетовой тенью молчание. Только соприкасающиеся руки спрашивают: вспомнишь? И глаза отвечают: нет, не забуду.

Мне кажется, это напрасно. Если обстоятельства, вставшие между нами, так сильны сейчас, в разгаре страсти, то что может такая любовь через мили и дни? Надежда вернуться так зыбка. Ее смывают воды реки, в которую нельзя войти дважды.

В детстве я хотел иметь собаку. Надежного друга с сахарными зубами. Теперь он курил в тишине и скалил в нервной улыбке белые зубы. Друг, защитник и кажется, прошлое. Прошлое, которое еще будет болеть.

Неизбежность расставания застряла комом в горле. Рядом с ним, не выпуская руки - я уже спешил. Ноги несли меня к тропинке, вниз по склону. Туда, где дорога и автобус на аэродром. Собранная сумка - пока еще на его плече. Но он почувствовал мой порыв. Кажется, я невольно сделал ему больно. Глаза спросили быстро: спешишь? Ты уже там мыслями. Побелевшие костяшки пальцев кричали в ответ: нет. Я не сумею больше... Не выдержу, сойду с ума. Прощание невозможнее разлуки. Рвет на части. Как там, за тысячу миль, я смогу собрать эти части себя? Еще немного и... Глаза понимают. Они смеются. Великое мужество - этот смех. Целую порывисто темные губы. Порывисто не получается. И мы целуемся самозабвенно на самом ветру. В полсотне метров от дороги по вертикали.

Кончики пальцев задерживаются на жестких, черных волосах. Он ловит их губами. Слабая полуулыбка, виноватый взгляд: пора. Он понимает и до чертиков демонстративно спешит на автобус. Но стыдно признаться, даже эта демонстративность устраивает меня, если укорачивает прощание. Чего я ждал, когда оставлял себе этот вечерний час в сосновом бору? Чуда. Нет, поступка. Поступка, который оправдывал бы любое ответное безумие: от остаться до умереть, что тоже остаться. Этого не случилось, и прощание задохнулось в тяжелой недосказанности...



Тропинка осыпается под тяжелыми ботинками на рифленой подошве. Темнокрасные комки сыплются вниз, разбиваясь о корни. Я бросаю злой и короткий взгляд, не замечает, черт! Эта тварь привыкла к слегка саднящим, дразнящим расставаниям. Нежная платина волос и весеннего неба глаза, вот что вводит в заблуждение, но тварь - лучшее определение для него. И я ненавижу себя за то, что смею думать так.

Но знаю, он не вернется, а я не использовал вечер до дыр и более не интересен. Прощание безнадежно скомкано моей безынициативностью. Сам виноват! Я безнадежно виноват во всех этих месяцах стертых с лица поцелуев, месяцах пряного шафрана под тонкой тканью льняных простыней... Безумные дни телефонных звонков, ревности, сжатой в пружину, спрятанной внутри. Я яростно вращаю назад стрелки часов на циферблате моей памяти. Я воскрешаю нас в обратно-посекундном темпе. А вслух молчу, храня для памяти его безмятежную улыбку. Его поцелуи еще не остыли на моих губах, а глаза - уже да! Для такой нервной и тонкой твари возмутительно спокойствие на пороге прощания! Неужели я так скоро стал для него лишь засушенным цветком в любовном гербарии? Чувствует ли он хоть что-то сейчас, в эти минуты?



На этот раз мне действительно больно. Я ловлю его/свою боль глазами и топлю в черных омутах наших зрачков. А в небесной глади покой. Я веером раскидываю воспоминания, изящные гравюры наших дней: там остались цветные айсберги подтаявшего мороженого и теплый песок тропинок. Винный вкус его губ, сандаловый запах ключичной впадины. Разве нельзя изменить хоть что-то, меня всегда чуточку не хватает встать поперек обстоятельств. Мои тонкие руки не готовы хватать птицу удачи за хвост. Свобода обернулась выбором, я делаю его в пользу обстоятельств, лишь потому что меня научили: так поступать разумно. И

я, истинный англичанин, голосую за традиции, нет опрометчивым решениям. А тебе, беспечному вольному американцу испанского происхождения, не даются эти рассуждения, и ты злишься. Готовый беззаботно загубить нас, скоропалительно воображаешь себе рай в шалаше. А я почти поверил твоему необузданному воображению, не хватило жеста. Жаль?



Я задыхаюсь, вспоминая: прямую спину, вспоротую узким рубцом позвоночника, прилипшие ко лбу пряди, солоноватые губы и полузадохнувшееся: да. Я схожу с ума, смотря, как подпрыгивает ниспадающая на глаза челка в такт его шагам. Еще не рожденное криком: не отпущу - умирает. Черт тебя побери, Джеймс. Тебе лучше было не приезжать. Не царапать свое белое северное тело в жестких зарослях терновника, не гладить мощные холки моих быков. Даже седло, мое седло, хранит твой след. И теперь ты, как последняя бесчувственная блядь, спешишь на свой блядский самолет. Ему, самолету, ничего не стоит перенести тебя через океан. Я мечтаю о дерзкой выходке террористов.



И я хочу уронить свое лицо на жесткое поле его груди, услышать последнее: не уходи. И сам не знаю, что такого в этом испанском парне, чье имя обжигает рот, в чьей крови плавятся золотом стволы иссушенных олив. Это невозможно. Я его первый, а он мне не то чтобы... Были и другие, закрытый интернат... Поле Куру для запретного разврата. Смятение чувств, подростковая сексуальность. Смятые простыни, напряженные тела, напряженные члены, шаги в коридоре. Да и в колледже: темноглазый Августин, исследовавший мое тело белыми, нервными руками. Ирландец Джон, с ним было хорошо, но он ушел, оставив после себя короткую записку: моя жизнь в ИРА. Да, этот испанский ковбой американского качества Мальборо сделал мне больно своей небрежной гитарой, способной привнести кастаньеты даже в рок. И глазами цвета спелой сливы, такими же дикими и темными, как у мустангов, диких лошадей. Это его мир: вино, кастаньеты и мустанги. И шипы терновника.



Тропинка крошилась под ногами, сумка мешала равновесию, я обдирал руку об растущий по краям кустарник. А он легко сбегал вниз, изредка бросая на меня короткие, смеющиеся взгляды: ну что же ты? Я разозлился, я нагнал его. Сбил с ног и мы скатились вниз, все в красноватой, глинистой пыли. Он взглянул на меня сердито, я защитился виноватой улыбкой: извини. Мы сели на обочине, я протянул ему крепкий american blend, что значит: дешевый американский табак, для приличия распиханный по тонким трубочкам сигарет. Джеймс затянулся, едва не закашлявшись, я посмотрел расписание: до автобуса 20 минут. Молчание подталкивало воспоминания, близость заводила. Слышу свой просящий шепот: пойдем, пожалуйста. Тебе надо переодеться.

Пожелтевшая от дороги листва кустарника скрыла нас. Он прав, мой техасский идальго, надо переодеться, в таком виде не пустят даже в автобус. И я роняю на жухлую траву рубашку и джинсы. Он не спешит дать мне вещи. Стоит, смотрит на меня, скалит возмутительно белые зубы. Я уже понимаю, что последует за этим. Он притягивает меня к себе со всей страстностью испанской натуры, снимая с меня всю ответственность. Что ж, такое прощание, возможно, лучшее, что мы можем сказать друг другу. Он жаден, его поцелуи обжигают губы, потом соски. Его руки сминают полузадушенное "нет", как пластилин. Я упираюсь лопатками в жесткую землю, от него пахнет пылью, солью и табаком...



Я влюбленно смотрю на раскинутые в стороны острые, почти мальчишеские колени... Я уже не могу, не хочу сдерживаться... Я опускаюсь сверху, меж узких бедер... От его волос пахнет шалфеем. Я вонзаюсь в узкое пространство. Ловлю поцелуем невольный стон. Сейчас я нежен подобно гепарду: потерпи, малыш. Продвигаюсь в волнующую глубину, чувствую, как напрягается его тело. Но мне больше не больно причинять ему боль, ведь он сделал свой необратимый выбор не в мою пользу. И, сейчас, обнаглев от необратимости, я намерен позволить себе все...

Врываюсь, сминая гордое, слабое: нет. Почти выхожу, но лишь для того, чтобы протаранить его как следует. По спине ползут едкие дорожки пота. Ныряю в прохладные озера широко распахнутых глаз. Вот так, Джеймс, как тебе моя прощальная нота? Он понимает: месть. Я чувствую его напряжение. Это индульгенция. Я затыкаю ему рот поцелуями, вжимаю в траву хрупкие запястья... И обрушиваюсь с ураганной силой. Торнадо.

Не надо... Слова заткнуты обратно в глотку. Он просто приподнимает меня за собой, только на одном ... и обрушивается, так что камушки впечатываются, оставляя ссадины на спине. Меня пугает огонь, разгорающийся в паху. Желание на грани безумия. Что он со мной делает?

Пресвятая Дева Мария! Когда я уже не мог кончить от жгучего чувства вины со стыдом напополам; что я делаю подонок, он же любит меня? - его дыхание изменилось. Я угадал безошибочно, как иначе после стольких душных ночей вместе? Тонкие ноздри затрепетали, я почувствовал, как он, упругий от возбуждения, уперся мне в живот. Я вонзался неистово, я потерял его губы, чтобы с высоты смотреть в искаженное мучительной страстью лицо. Он дышал прерывисто, подаваясь навстречу. Из под полуприкрытых глаз брызнули слезы. Это взорвало меня.

Адская смесь желания и боли, пристальный взгляд на моем лице, я даже не мог сказать себе, чего здесь больше: ада или рая. Я знал, он все понимает, и было стыдно. Лучше бы я остался ледяной в своей беспомощности жертвой насилия. Но не смог, горячая волна наслаждения выбила из-под ресниц слезы стыда. Он увидел эти прозрачные, крупные капли и... горячий поток ударил внутрь. Я еще содрогался в судорогах оргазма, а он толчками выплескивал в меня.

Он одевался, избегая встречаться со мной глазами. Я заправлялся, даже радуясь этому. И до остановки мы молчали, держась поодаль. Я видел, как тянет вниз тяжелая сумка, перекинутая через узкое, худое плечо. Я не сожалел, но грызло сомнение где-то под ребрами. Нет, это не то, что хотелось поставить точкой над i. Автобус забелел на повороте, сердце екнуло: все. Сейчас он сядет в автобус и навсегда: между нами неловкость и стекло. Прощай. Писем не жди. Но перед открытыми дверьми, на глазах у провинциально-добропорядочного кондуктора он поцеловал меня, крепко вжимаясь губами.



Автобус весело поспешил по светлой, выцветшей ленте асфальта, а мой безумный испанец все не разжимал рук...

©Кицунэ

---

Танцпол

Автор: Хельга



Музыка. Ритм, всполохи огней над танцполом, звуковая волна ножом врезается в тело. Низкие удары басов, звенящие вскрики гитар и синтезаторов, стон редких саксофонов. Энергия, изливающаяся из динамиков на беснующуюся толпу густым вязким потоком. Ты чувствуешь себя частью толпы, частью потока, частью энергии. Все перестает иметь значение, и можно срываться с катушек, сходить с ума, сливаясь воедино с ревущим от электричества воздухом. Все уходит, остается только движение - бесконечное, непрерывное, сумасшедшее движение, экстаз свободы, ликование, эйфория. Беззвучный крик давит грудную клетку изнутри, разрывая легкие, и вырывается наружу, заставляя запрокидывать голову, зажмуривать глаза. Двигаться, двигаться, двигаться… Стоять невозможно. Сердце бьется в такт с пульсирующим звуком вокруг, и неважно, кто рядом, насколько близко. Ты просто двигаешься в такт музыке, ищешь свой ритм, а потом твой ритм внезапно совпадает с ритмом партнера, и вас уже двое в этом бушующем водовороте. Ты позволяешь чужим рукам скользить по своему телу, тебе все равно, что они делают с тобой. Но ты на взводе, а прикосновения заводят еще больше, и ты подчиняешься инстинкту, ты следуешь природе. Ты отвечаешь на ласки жадно, откровенно, тебе нечего терять и нечего прятать - ты обнажен перед этим вихрем, несмотря на всю одежду на твоем теле. Он не оставляет тебе шансов, он проникает под одежду, под кожу - сдирает кожу, и все твое тело как один дрожащий нерв, но ты упорно следуешь за ритмом - до конца, до обрыва. Ты не можешь остановиться, даже если бы хотел, - ты не принадлежишь себе, ты не принадлежишь никому, даже своему партнеру, который прижимается к тебе так тесно, как только ему позволяет ваше безумное движение. Ты принадлежишь только этим звукам, только ритму, рвущему из тебя сердце и душу, ритму, выворачивающему тебя на изнанку, ритму, который одновременно внутри и вне тебя - ритму, ритму, ритму… Твой крик сливается с последним аккордом, и ты не знаешь, что это: боль, наслаждение, оргазм, от которого содрогается тело твоего партнера - тебе плевать. Ты кричишь, срывая связки, потому что не можешь молчать, потому что тишина внутри разрывает тебя на куски, и ты кричишь, кричишь, кричишь… Но никто не слышит.

Мелодия сменяется на другую, и ты отступаешь в тень. Твоя футболка промокла от пота насквозь, ты дрожишь. Пачка сигарет, как всегда, в кармане, ты достаешь ее, но прикурить не можешь, пальцы не слушаются, и спички ломаются в них одна за другой, так и не успев загореться. Чья-то рука протягивается к тебе из света, ты слышишь щелчок, видишь пламя, вдыхаешь дым - но лица не видишь. Ты нервно куришь, судорожно затягиваясь и выдыхая дым прежде, чем он успевает попасть в легкие. Горло саднит от крика, кровь тяжело бьется в висках и в паху, ты почти ничего не чувствуешь. Голова слегка кружится, ты пытаешься сделать шаг и понимаешь, что тебя шатает. В лицо бьет густая волна душного тепла, запах сотен тел ест глаза. Ни с того ни с сего ты вдруг чувствуешь себя как в ловушке. Ты начинаешь задыхаться, тебе не хватает воздуха. Ты прижимаешь руку к горлу, пытаешься оттянуть воротник, но ничего не помогает, и на мгновение тебя охватывает паника. Ты хочешь позвать на помощь, но звать некого, язык заплетается и зал плывет перед глазами. Пол, потолок, стены - все качается, вздрагивает, дергается, и ты никак не можешь нащупать точку опоры. Руки холодеют, ладони покрываются липким потом, и ты едва держишься на внезапно ватных ногах. Ты почти теряешь сознание - и в этот момент волна отступает. Пол - это снова пол, потолок - опять потолок, и они больше не пытаются поменяться местами. Ты с трудом вдыхаешь пропитанный потом и сексом воздух клуба и спешишь выбраться наружу, в темноту.

Потом ты стоишь, привалившись к стене рядом с дверью. Тебя все еще трясет, но постепенно ты приходишь в себя. Ты вытряхиваешь новую сигарету и зажигаешь ее почти без проблем - спичка дрожит в пальцах, но не ломается. Ты куришь, на этот раз - размеренно, медленно, удерживая дым в легких так долго, как только можешь. Ты знаешь, что это вредно, еще вреднее, чем просто курить, но не можешь иначе - никотин успокаивает тебя, а тебе нужно успокоиться.

Дверь распахивается, на мгновение на тебя веет теплом, и рядом возникает чья-то тень. Ты даже не делаешь попытки ее разглядеть.

- Вот ты где, - выдыхает тень с облегчением, и ты понимаешь, что рядом с тобой друг, которого ты хотел и не смог позвать там, в этот страшный миг между жизнью и смертью. Поздно, слишком поздно, думаешь ты. - Я тебя уже полчаса везде ищу. - Ты молчишь, и его внезапно охватывает тревога. - Что-то случилось? Что с тобой?

Ты небрежно встряхиваешь головой. По шее с волос стекает капелька пота.

- Все нормально, - говоришь ты, но на улице достаточно света, и ты не можешь скрыть свою бледность и несвойственный тебе потерянный затравленный взгляд.

Твой друг кладет руку тебе на плечо.

- Что с тобой? - спрашивает он настойчивее, а ты изо всех сил стараешься не дрожать - он слишком близко, он заметит. Но тебе не удается. - Черт, да ты весь дрожишь! Что случилось?

- Ничего, - упрямо отвечаешь ты и осторожно освобождаешь плечо - ты не хочешь его обидеть, но ты не можешь вынести, чтобы к тебе сейчас прикасались. Кожа горит огнем. - Я в порядке. Не беспокойся.

- Мы можем уйти…

Ты трясешь головой.

- Нет, нет, - шепчешь ты. Нет, ты не хочешь уходить, не сейчас. Тебе просто надо отдышаться, унять возбуждение, протрезветь. Ты знаешь, что пьян, хотя почти ничего не пил, и тебе надо остыть. А потом ты вернешься и снова попытаешься раствориться в ритме, в музыке, в толпе. Ты снова нырнешь в самую гущу энергии - но ты знаешь, что это все равно не сработает. Ты уже чувствуешь, как пустота сжимается вокруг тебя холодным кольцом, и знаешь, что, что бы ты ни делал, это будет бесполезно. Но ты вернешься и снова попытаешься забыться, потому что, хотя возвращение пугает тебя - ты можешь в этом признаться в это редкое мгновение слабости, - пустота, которая ждет тебя здесь, снаружи, пугает тебя еще больше. Ты слишком устал, чтобы противостоять ей сегодня ночью, и ты слишком устал, чтобы выдержать эту ночь наедине с ней. Поэтому ты вернешься: музыка и ритм возводят невидимый барьер, которой защитит тебя. Защитит ли? Ты в этом совсем не уверен, но у тебя нет выбора, других средств не осталось. Ты не можешь оставаться с ней один на один - и ты вернешься, чтобы быть в толпе, которая ни от чего не спасает. Тебе внезапно делается нехорошо, но эта дурнота не имеет ничего общего с тем полуобмороком на танцполе - тебя просто охватывает тоска, и ты знаешь, что опять проиграл.

Твой друг продолжает смотреть на тебя в тревоге. Он готов прийти на помощь по одному твоему слову, но ты знаешь, что он ничем не может тебе помочь. Ты не можешь сказать ему об этом, это его расстроит, и ты любишь его и ненавидишь одновременно за то, что вынужден молчать, но молчание нарушить не можешь. Как и пустота, оно сильнее тебя.

В конце концов ты берешь себя в руки. Ты выпрямляешься, отрываешься от стены - ноги уже вполне слушаются тебя - и улыбаешься ему своей самой небрежной и самой вызывающей улыбкой. Он улыбается в ответ, и в его глазах сквозит облегчение. Ты давишь вздох досады: твой обман снова тебе удался, но ты больше не можешь этому радоваться. Чтобы скрыть свою внезапную горечь, ты обнимаешь его за талию, и он привычно кладет руку тебе на плечи. Вы переглядываетесь, улыбаетесь и снова уходите внутрь.





©Под редакцией Миттаса.

---

"Рики"

Автор: Моэри

Название : "Рики"

Предупреждение: cекс с несовершеннолетним





Никогда не забуду, как увидел его впервые…



Мы тащили по лестнице корпуса, в который определил нас администратор пансионата “Лагуна”, тяжеленную сумку, что ее надо было передать родственникам Богдана в Сочи. Черт знает, каких кирпичей напихали туда его родители, но по дороге оборвалась одна лямка, и волокли мы ее вдвоем за одну ручку, громко матерясь и стараясь не потерять остальные вещи.



Хрупкая девушка стояла на площадке третьего этажа, зажав под мышкой толстую книгу, и задумчиво смотрела в окно. Тоненькая, в светлых шортах до колен и белой майке, каштановые волосы до плеч. Я едва не спросил: “Какой этаж, красавица?”, когда она вдруг резко повернулась, и я увидел перед собой мальчика лет шестнадцати с огромными карими глазами и длиннющими ресницами, ошеломляюще хорошенького, с нежным, изящно очерченным ртом. Превращение девушки в парня было настолько неожиданным, что я застыл как идиот. И тут этот осел Богдан, налетев на меня, уронил мне на ногу свою сумку с колесиками, она раскрылась, и вещи вывалились на пол. Я заорал от боли и подскочил на месте, не сдержавшись и обложив его по матушке. Приятель мой в долгу не остался. А мальчишка вдруг сорвался с места и, испуганно глянув на меня, проскользнул мимо. Сперва я подумал, что виной стала наша перепалка, но нет. Причина его испуга шла по коридору.



Необъятно толстая женщина с вытравленными перекисью волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке, и очками в тонкой металлической оправе неодобрительно покосилась на нас – мы, собирая в кучу вещи, загораживали проход.



-Леонид, - хорошо поставленным преподавательским голосом обратилась она к мальчику, поправив на плече огромную пляжную сумку, из которой торчали бутылка минеральной воды и край голубого пушистого полотенца. – Я же велела тебе ждать у двери.



-Там душно, мама, - опустив глаза, ответил тот.



-Не имеет значения, - отрезала она. – Ты должен был слушаться! Взял учебник?



-Да, - едва слышно отозвался мальчишка. Смуглые щеки вспыхнули от смущения. Зато мамаша ничуть не смущалась присутствием посторонних, отчитывая его.



Она величественно проплыла мимо нас и направилась вниз по лестнице. Ее юбка жизнерадостного цыплячье-желтого цвета колыхалась вокруг необъятных бедер. Мальчик, опустив плечи, двинулся следом. Богдан наконец справился с сумкой, застегнул молнию и выпрямился.



-Бедный парень, - сочувственно заявил он вслед странной семейке. – Ну что? 115? Это вон там.



Когда я открывал дверь, то уже не помнил ни о глазастом мальчишке, ни о его вздорной мамаше. Впереди было две недели отпуска – две недели развлечений, моря, солнца, красивых девушек! Тогда я был уверен, что погуляю на славу. Хотя… это как посмотреть.







Они оказались нашими соседями. Если точнее – соседями через номер. За стенкой жила молодая супружеская пара с двухлетней голосистой дочкой. Это белокурое создание в семь утра начинало радостно визжать и носиться по номеру, топоча, как слоненок. А слышимость была отменная, так что просыпался я моментально, отчаянно завидуя Богдану, который дрых, как младенец. Я мог бы сплясать на его кровати, стуча в барабан, а он лишь повернулся бы на другой бок.



По всей видимости, мамаша Леонида тоже просыпалась и начинала колотить в стену к соседям, требуя, чтобы они «уняли ребенка». Ребенка унимали, но засыпать все равно смысла уже не было, к половине девятого мы шли на завтрак.





Что самое смешное, они были нашими соседями еще и на пляже. Мы с Богданом облюбовали чудесное местечко в самом центре, рядом было хорошее кафе, где можно было в полдень спокойно посидеть и попить холодного пива. Шезлонги под тентом - если солнце слишком припекало, мы уходили в тень и валялись там, через темные стекла очков разглядывая проходящих мимо девушек. В общем, не скучали.



Там же проводили время и мальчишка со своей мамашей. Может, у них это тоже было любимым местом? К тому времени мы узнали, что она профессор лингвистики. “Все мне уши прожужжала, какой у нее талантливый мальчик, - хихикала Марина, их соседка по столу, симпатичная блондинка двадцати пяти лет, которую склеил Богдан. Они с подругой отдыхали в пансионате от своих мужей и согласились составить нам компанию. – Он поздний ребенок, ему почти семнадцать, а мамаша и шагу ступить не дает. Готовит его к поступлению в МГУ…” И правда, не было дня, чтобы мальчик появился на пляже без книжки. Обычно он устраивался на полотенце прямо на солнцепеке, подальше от матери, которой, вроде бы, нельзя было загорать, подпирал рукой голову и погружался в чтение, изредка делая карандашом какие-то пометки. Я мог только представить, насколько муторно заниматься летом, да еще и под присмотром такого сторожа. Изредка он поднимался и шел к морю - «Леонид, недолго!», осторожно, с какой-то неуловимой, почти балетной грацией ступая между загорающими. Мать немедленно оказывалась у воды и, заслоняясь огромной соломенной шляпой, следила за темноволосой головой и парой смуглых рук, мелькающих в волнах. Через пять минут раздавался ее вопль: “Леонид, возвращайся!”, от которого вздрагивали все вокруг. Мальчишка неохотно выбирался на берег и снова утыкался в книгу. Может показаться, что я следил за ним неотрывно. Нет. Это сейчас я вспоминаю все в мельчайших подробностях, удивляясь тому, как же много, я оказывается, запомнил…





Прошла неделя. Днем мы валялись на пляже, загорали, купались, знакомились с девушками. Вечерами отвисали в барах с этими самыми девушками, гуляли почти до утра. Когда была возможность миновать сердитую администраторшу сталинской закалки – приводили их к себе в комнату, чередуя дни: лично я предпочитаю удобство кровати романтике звездного неба. А утром, не выспавшиеся, но довольные жизнью, мы выползали на завтрак. Если были силы. Если нет – к обеду появлялись на пляже. И все повторялась сначала.



В тот день у моря было подозрительно мало народу. То ли смена закончилась, то ли дело было в затянутом тучами небе, но отдыхающих - раз-два и обчелся, в основном семейные пары с детишками. Богдан, прикрыв лицо кепкой, заснул. А мне было дико скучно. Попытки растолкать его ни к чему не привели, пробормотав что-то вроде “Дай поспать”, он отрубился. Я лениво перебрасывал из руки в руку колоду карт, оглядывая пустынный пляж. Ни одной знакомой девушки поблизости не наблюдалось, только мальчик с книжкой, как всегда, расположился поблизости. Его мамаши в обозримом пространстве не было, что само по себе - весьма странное дело, но парнишка упорно пялился в книжку. Я задумчиво уставился на него, припоминая, каким был сам в его возрасте. Нет, заставить меня вот так, на пляже, готовиться к экзаменам было бы просто невозможно. Мда… определенно один ребенок в семье, мать явно не замужем, ни один нормальный мужик такую не выдержит. Задавила мальчишку, просто маменькин сынок, сразу видно… Подперев щеку ладонью, я внимательно разглядывал его. «Наверняка в школе дразнят педиком и девчонкой, - подумал я, - с такими-то глазками и губками…»



И тут мальчишка поднял голову. Вид у него был такой затравленный и несчастный, будто он готовился расплакаться. И тут я не придумал ничего лучшего, как ляпнуть:



-В карты играть умеешь?



Кажется, от неожиданности он просто потерял дар речи. Кивнул, потом отрицательно помотал головой, открыл рот, словно собираясь что-то сказать, снова захлопнул. И при этом вспыхнул, как красна девица. Наблюдать за ним было забавно.



-Немного, - наконец выдавил он. Я усмехнулся и хлопнул ладонью по полотенцу рядом с собой.



-Садись.



Он просиял и, быстро оглядевшись - не видно ли мамаши - уселся рядом, поджав ноги.



-Только я плохо играю, - сообщил он, не поднимая глаз.



А то не ясно. Я быстро раздал карты.



-А он? – мальчишка вцепился в свои и кивнул в сторону беззаботно посапывающего Богдана. Я отмахнулся.



-Пусть дрыхнет.



Играл парень из рук вон плохо, вертелся все время, кидал на меня странные взгляды. Наверное, думал, как ему достанется, если его мамаша увидит сына в компании двух раздолбаев, старше невинного отрока лет на десять. Я даже поддавался, хоть к великодушию не склонен, но это было как мертвому припарки. Выиграв два раза, я потерял интерес к игре. Вытянулся на покрывале и положил подбородок на скрещенные руки. Мальчишка не отрывал взгляда от своих коленок и, казалось, не собирался никуда уходить.



-Тебя как зовут? – лениво спросил я для поддержания разговора. Я был готов услышать - Леня, Леньчик или там даже Леонид, как официально звала его мать, поэтому очень удивился, когда услышал – “Рики…”



Ассоциативная память сработала моментально. Не так давно я встречался с девушкой-анимешницей, и ее любимым фильмом был “Ай но Кусаби”, так что про Рики, Ясона, петов и монгрелов я наслушался, и надо сказать, это меня изрядно достало.



-Рики Дарк? – не подумав, брякнул я.



О… я-то думал, сильнее он покраснеть уже не может. Залился краской по самые уши.



-Просто Рики, - пробормотал он в сторону, - потому что фамилия… Ракитин…



-А… - рассеянно отозвался я, перевернулся на спину и со стоном потянулся всем телом. – Слушай… Рики. Не надоело тебе…? – я кивнул в сторону его позабытой книжки. Мальчишка скорчил убийственную мину.



-А что делать, - вздохнул он. – Готовиться надо… Экзамены через месяц.



-А я бы на второй год в школе остался, - заявил я, прикрывая глаза ладонью от внезапно пробившегося сквозь тучи солнца. Лицо Рики застыло.



-Что угодно, только не школа, - неожиданно жестко сказал он и убрал за ухо прядь темных волос.



Я слишком хорошо понимал причину такой реакции. Затравили, да? Отличник поневоле, а таких не любят, да и постоять за себя ты не умеешь… Не то что я - карате с третьего класса, мастер спорта по вольной борьбе, хоть и золотая медаль в школе. Вмазать бы твоим обидчикам как следует, Рики, с неожиданной злостью подумал я и понял, что стиснул руки в кулаки. Отвернувшись, парень рисовал волнистые линии на песке.



Мимо прошла лоточница. “Пиво, холодное пиво…”



-Будешь? – я привстал и махнул ей рукой.



Рики покачал головой.



-Нет, - вздохнул он. – Убьет ведь… - он кинул быстрый взгляд в сторону пансионата.



Я хмыкнул. Определенно, парню не позавидуешь.



-Ладно, - пробормотал он, глядя в сторону. – Я пошел. А то… текст перевести надо. А я третий час одну фразу читаю, как дебил…



Он поднялся и сделал шаг к своему полотенцу.



-А что за язык-то? – спросил я вслед.



Он обернулся через плечо и чуть улыбнулся, как никогда став похож на хорошенькую девушку.



-Итальянский.



Рики улегся на полотенце и взял в руки книжку. Очень вовремя, потому что как раз в этот момент на пляже появилась его мать. Сегодня она была обряжена в халат дико оранжевого цвета. И когда они уходили, незаметно от нее мальчик улыбнулся мне и подмигнул. Я махнул рукой в ответ.





Так прошло еще несколько дней. Теперь, когда мы были знакомы, я стал замечать, как часто Рики смотрит в нашу сторону, забывая про свои учебники и вызывая нарекания безжалостной матери. Что говорить, парня мне было жаль. Скучал он страшно, все время выглядывал меня, и когда успевал перехватить мой взгляд, улыбался. “Привет”, - кивал я в ответ. А так все шло по-прежнему. Пляж, девушки, бары… И настойчивый взгляд темно-карих глаз.





В тот день стояла невероятная, изматывающая жара. Мы проснулись ближе к полудню (накануне опять была гулянка – девушка по имени Света отмечала свой день рождения в одной из кафешек). Приняв душ, я вышел на балкон и закурил. Облокотившись на перила, вдохнул терпкий аромат кипарисов.



- Привет, - послышался радостный голос.



Рики сидел на перилах своего балкона с неизменной книжкой в руках. На лице сияла широкая улыбка.



- Привет, - улыбнулся я в ответ. – Как дела?



Он кинул быстрый взгляд в сторону балконной двери. Наверное, мать спала, даже сюда доносился ее раскатистый храп. Рики соскочил на пол и перегнулся через перила.



- Что ты сегодня делаешь? – и снова вспыхнул как маков цвет.



От неожиданности я едва не выронил сигарету. Он так засмущался, будто приглашал меня на свидание.



- А что? – я сделал затяжку.



- Сегодня вечером в “Побережье”, - этот пансионат располагался неподалеку от нашего, - рок-концерт, молодежные группы. Пойдешь со мной? Я уже купил билеты, и сказал, что ты меня отпросишь… - тараторил мальчишка, все сильнее заливаясь краской, - ты не думай, она отпустит, ты просто зайди к нам, ладно? Можешь и своего друга взять, если он захочет, только у меня денег не было на три билета…



Я молча смотрел на него, слегка обалдев от неожиданного напора. Рики вдруг замолчал.



-Ну, если ты не хочешь… - почти прошептал он, отворачиваясь.



Я швырнул окурок вниз.



-Можно и пойти, - небрежно сказал я. «Интересно, сколько он набирался смелости для этого?» - мелькнула мысль.



Рики просиял.



-Зайдешь в восемь, ладно? – я кивнул. Широко улыбнувшись, мальчик исчез в комнате. Я вернулся в номер и растянулся на кровати. И вдруг понял, что улыбаюсь, как идиот. Ничего определенного, просто я думал о Рики. Он был как маленький пушистый зверек, которого хотелось посадить на ладонь и гладить… “Какая чушь в голову лезет”, - радостно подумал я и задремал. До восьми вечера оставалось еще много времени.





Мы стояли возле железной ограды большой площадки. Здесь обычно проводились дискотеки, но народу бывало мало, не то что сегодня. Впечатление было такое, будто собралась вся молодежь побережья. Длинные волосы, серьги, феньки, черные майки с надписями – “Ария”, “Король и Шут”, даже “Ленинград”… Рики радостно подпрыгивал рядом со мной, сияя. Таким мальчишку я не видел еще не разу, и что скрывать, даже гордился тем, что оказался причастен к этому. Ровно в восемь я зашел к ним. По лицу Рики я понял, что тот весь извелся в ожидании, открыл мгновенно, будто стоял за дверью. Я вежливо поздоровался и попросил разрешения у грозной мамаши взять ее сына на концерт. Она высокомерно поджала губы, но к моему удивлению согласилась. Задала мне несколько вопросов, вроде того - где работаете, учитесь и так далее… Кажется, осталась довольна результатом, узнав, что я учусь в аспирантуре, потому что величественно кивнула и сказала, что хоть она и недовольна тем, что Леонид слушает такую музыку, но понимает: развлечения молодежи необходимы. А я чувствовал себя, будто отпрашиваю свою девушку на свидание. Рики стоял рядом, не поднимая глаз. Сегодня он был в черных широких брюках и такой же черной обтягивающей майке. Когда мы наконец вышли на улицу, мне показалось, что он сейчас завопит “Ура!!!!!!”. Ничего, сдержался.



Концерт скоро должен был начаться, из-за ограды доносились звуки настраиваемой аппаратуры, отчего толпа принималась радостно визжать. Особо ретивые влезли на забор, но их сняли оттуда стражи порядка, которых тоже было приличное количество. Меня-то не особо интересовали эти малолетние, что должны были изображать из себя рок-звезд, поэтому относился я ко всему достаточно спокойно.



Я купил себе пива, а Рики – мороженое. Он благодарно посмотрел на меня и принялся за пломбир, жмурясь от удовольствия. Смешной…



-Хочешь? – я протянул ему банку. Он кивнул и облизнул пухлые губки.



-Хочу.



Мы пили пиво из одной банки, а когда она закончилась, я купил еще. Напряжение в толпе нарастало, концерт должен был начаться с минуты на минуту.



-Может, подойдем поближе? – нерешительно спросил Рики. – А то не пробьемся потом…



Я швырнул опустевшую банку в урну.



-Пошли.



Но это оказалось не таким уж простым делом. В итоге я схватил Рики за руку и принялся таранить толпу, подбираясь к самому входу. Мы оказались у самой ограды, и я вытащил мальчишку вперед себя, развернул спиной.



-Стой здесь, а то задавят.



Рики кивнул, прикусив губу. Было ужасно тесно, мы стояли вплотную друг к другу, и моя рука лежала на плече парнишки. Сквозь решетку была видна сцена. Как раз в этот момент по ней ходили двое музыкантов, переговариваясь и делая вид, что настраивают инструменты. Я подался вперед, стараясь разглядеть их получше. Рики стоял, отвернувшись, и его лица не было видно за темными кудрями. Он чуть откинул голову, и пушистые прядки защекотали мне нос.



-Ну когда же они откроют ворота? – пробормотал я.



К двери шел толстый парень с длинными волосами, стянутыми в хвост. Толпа зашумела, подалась вперед, и меня швырнуло на Рики. Я вовремя выставил руку, вцепившись в ограждение, чтобы не придавить его, но все равно мальчишка просто впечатался в меня, и его упругая попка оказалась прижатой к моим бедрам. Он вздрогнул и застонал. Я перепугался.



-Эй, что с тобой? – я схватил его за плечо. Он только успел мотнуть головой – “ничего”, как парень открыл ворота, и толпа внесла нас внутрь.



Мы оказались возле самой сцены. Случайно или нет, но Рики снова стоял ко мне спиной, а я был прижат к нему. Я пытался отодвинуться, но это был пустой номер. То ли пива я выпил много, то ли еще что… И тут я заметил, что мальчишка дрожит всем телом, опустив голову и кусая губы. Он тяжело дышал, и даже кончики его ушей покраснели. И тут начался концерт. Малолетки вокруг нас запрыгали и заорали от восторга, а меня не интересовало в этот момент ничего, кроме Рики… Мальчишка прижимался всем телом и терся об меня.



“Черт возьми, да он же гомик…” – ошеломленно подумал я. Но еще больше меня поразил тот факт, что я тоже начал заводиться. Меня никогда не интересовали парни, но тут… Вполне можно было представить, что передо мной девушка, ведь он был такой нежный, и эта круглая попка, и длинные волосы, и от него так одуряюще сладко пахло… Не соображая, что делаю, я положил руку ему на бедра. Рики дернулся, но не сделал попытки отодвинуться и сбросить мою руку. «Я всего лишь хочу проверить», - подумал я, просунул ладонь под резинку его брюк и сжал ягодицу. Он задушено вскрикнул, зажал рукой рот, и его тряхнуло, раз, другой… Черт, да он кончил!



Меня уже не интересовал ни этот долбаный концерт, ни что бы то ни было еще. Я схватил Рики за плечо. С побледневшего лица глянули огромные перепуганные глаза. Не говоря ни слова, я потащил его обратно, проталкиваясь сквозь толпу. Он послушно семенил за мной.



Наконец мы вырвались. Уже давно стемнело, на небе высыпали звезды. Я как обезумевший волок мальчишку дальше, на пляж, подальше от грохота, от людей. Словно бес толкал меня под руку, я почти бежал. Рики тащился сзади, едва поспевая за мной. Наконец я остановился, развернулся и оттолкнул от себя мальчишку, так что тот едва не упал.



Это было самое пустынное место на пляже, мы разведали его с Богданом, даже пару раз использовали, когда не было возможности или желания идти куда-то с понравившейся девчонкой. Но для чего я притащил сюда Рики, я тогда понимал не слишком отчетливо. Он тяжело дышал и смотрел на меня, как затравленный зверек.



-Значит, ты еще и пидор? – тихо, но отчетливо спросил я. Он дернулся как от удара. Я схватил его за плечо и подтащил к себе. – Ну?



Неожиданно он вырвался, в темных глазах стояли слезы.



-Да что ты об этом знаешь? – почти прошипел он. – Ты, ты-то что можешь знать обо мне, чтобы говорить так?



Я выразительно посмотрел на мокрое пятно на его брюках.



-Да уж заметно… - он снова вздрогнул и сцепил пальцы. Я несколько раз глубоко вздохнул и постарался успокоиться. – Ладно, Рики, - наконец сказал я, - это твои проблемы, а я не хочу иметь с этим ничего общего…



И тут он, словно сломавшись, бросился ко мне, а я даже не успел отшатнуться. Он обхватил меня за плечи и прижался всем телом, и я чувствовал, что он дрожит.



-Нет, нет, пожалуйста… - шептал он, покрывая поцелуями мою грудь, - не надо. Пожалуйста, не уходи… Ты же не знаешь, не знаешь… Я как тебя увидел, я просто с ума сходил, а ты меня не замечал, я чего только ни делал… - он терся об меня, как обезумевший, - я ведь не всегда был таким, только ты не думай, я многое умею, ты не будешь недоволен, только, пожалуйста, пожалуйста, не бросай меня, только один раз, а потом уходи, все что хочешь…



Я сделал попытку отстраниться, но он обвился вокруг меня как лиана, сползая всем телом и, опустившись на колени, вцепился в ремень моих брюк.



-Пожалуйста, только раз, - с безумным видом шептал Рики, – делай со мной что хочешь, ну хочешь, я тебе…



Он расстегнул молнию и обхватил мой член ладонью. Я вцепился в его плечи, пытаясь оттолкнуть.



-От… стань… - успел выдохнуть я, а затем он взял в рот. Язычком он работал умело, я мог только догадываться, кто его научил этому, но вместо того, чтобы оттолкнуть, я притянул его ближе, вонзая член глубоко ему в горло.



-О-ооо… - простонал я. Ничего более связного я произнести был уже не в силах. Черт, давай… соси, сучка… Раз тебе так нравится… Вцепившись ему в волосы, я дернул на себя, насаживая его рот на свой член. Рики едва не задохнулся и инстинктивно попытался отстраниться, но я, не выпуская шелковых прядей, быстро и безжалостно трахал его в рот, постанывая. О, боже… как горячо… давай же… сильнее… Рики застонал и, расстегнув молнию на собственных брюках, сжал рукой свой член. От этого зрелища у меня потемнело в глазах. Чувствуя, что скоро кончу, я резко отпихнул его. Рики сел на песок, поглаживая себя и дрожа. Я не хотел кончать ему в рот. Если он готов на все, я хотел его по-другому.



-Снимай, - хрипло выдохнул я. – Становись на четвереньки.



Он быстро сбросил брюки, оставшись в одной майке, и повернулся ко мне спиной, подняв круглую попку. Какой послушный мальчик…



Я встал позади него, и провел рукой между крепких ягодиц. Дырочка у него была маленькая, и я краем сознания еще подумал, как же я ему вставлю, но тут Рики застонал и подался назад.



-Давай же… - выдохнул он. Ах ты, шлюха…



Я схватил его за бедра, направил в него член, который Рики обильно смочил слюной, и одним движением засадил ему. О-ооо… Боже… так тесно, так горячо… Я испугался, что кончу в этот же момент, и замер.



Рики закричал и выгнулся как кошка, подставляясь мне. Я подумал, что наверняка делаю ему больно, но эта сучка… Господи, он сам двинулся назад, насаживаясь до предела, сжимая меня внутри, и это было просто божественно… Такой тугой, такой горячий, он стонал и извивался подо мной. Уже не думая ни о чем, кроме своего удовольствия, я стиснул его ягодицы и стал засаживать до конца, так хотелось оттрахать мальчишку до потери сознания, чтобы он выл и кричал, порвать его… Рики стонал, прикусив губу, подмахивая мне как последняя шлюха. Да черт возьми, еще ни одна шлюха не отдавалась мне с такой страстью! Я протянул руку и обхватил его член. Беспомощно вскрикивая и содрогаясь всем телом, он кончил мне в руку и сжался вокруг меня, и я кончил одновременно с ним, засадив ему невероятно глубоко и прижимая к себе его бедра…





Когда я пришел в себя, мы лежали на песке. Рики - подо мной, сжавшись в комочек и судорожно всхлипывая.



-Эй… - я тронул его за плечо. – Ты… как?



Только сейчас я сообразил, что же натворил. Мальчишка – несовершеннолетний, и если он скажет, что я его изнасиловал…



А Рики повернулся и обхватил меня с силой, неожиданной для такого хрупкого парнишки.



-Я завтра уезжаю, - выдохнул он. – Утром. Я тебя больше не увижу… - и разрыдался как ребенок.



О, нет…



-Ну тихо, Рики, – неожиданно нежно прошептал я. – Солнышко, мальчик… Ну не плачь… Я тебе адрес дам, напишешь мне… - я держал его в объятиях, бормоча всякие глупости, пока он не затих.







Остаток отпуска я провел как во сне. Богдан пытался расшевелить меня, но я только вяло отмахивался, говоря, что мне все надоело, бездельничать достало, и я хочу скорей на работу. Покрутив пальцем у виска, приятель отстал. Я бесцельно бродил по пляжу, не отдавая себе отчета в том, что бессознательно высматриваю среди людей его тонкую фигурку… Может, я гей? Я даже поразился тому, с какой легкостью открыл в себе эту черту. Но нет, другие парни меня не интересовали по-прежнему, значит, дело было в самом Рики?





А потом мы уехали, и все жизнь словно вернулась на круги своя. Работа, дом, друзья… И в то же время все стало совершенно другим. Мне говорили, что я повзрослел, остепенился, предполагали, что я влюбился и скоро женюсь… Я усмехался.



Я почти позабыл мальчишку, с которым познакомился летом. Хотя… Моя бывшая подруга очень удивилась, когда я позвонил ей и попросил достать это аниме, Ай но Кусаби. Я засмотрел его до дыр. Конечно, Рики Дарк, этот безбашенный оборванец, так мало походил на моего Рики, моего сладкого мальчика…





Прошло два месяца. Я шел домой, подкидывая носком туфель пожелтевшие листья на асфальте, и не глядя по сторонам. А малыш наверняка поступил в свой МГУ, неожиданно подумал я…



Я открыл дверь своей квартиры, не разуваясь, прошел на кухню. Налил стакан воды, и тут раздался звонок. Я недовольно покосился в сторону входа. Никого я не ждал, странно… А звонок все надрывался заливистой трелью.



-Иду, - крикнул я и открыл дверь.





Он стоял на площадке, широко распахнув сияющие глаза и улыбаясь. В голубой обтягивающей майке, затертых джинсах с бахромой, в ухе сверкало серебряное колечко.



-Привет, - он поправил спортивную сумку на плече.



-Рики?! – выдохнул я.



Несколько минут мы молча смотрели друг на друга, а затем он бросил сумку и одним прыжком оказался у меня на руках. Повис, как звереныш, обхватив руками и ногами. Я вцепился в него, прижимая к себе. Рики, Рики, мальчик, солнышко, малыш…



-Ты как… здесь… - выговорил я, не выпуская его из объятий. Рики отстранился, все еще не слезая у меня с рук, и счастливо улыбнулся, глядя сверху вниз.



-Я провалил экзамены, - радостно заявил он, – сказал матери, что я гей, и ушел из дома… Можно, я поживу у тебя?



Я рассмеялся, уткнувшись лицом в его плечо. Чудо ты…



-Можно? Ну можно? – Рики завозился и слез с рук. – Ну хоть чуть-чуть? Пока я не найду работу…



Я прижал его к себе и заглянул в темные глаза. Как же мне тебя не хватало, глупый мальчишка… Он испуганно замер, как тогда, когда не знал, пойду ли я с ним на концерт. Как тогда, поставил на карту все, и как тогда, выиграл.



-Можно, - ответил я. Рики просиял.



-Ну… если ты не хочешь… - лукаво протянул он. Чертенок…



-Хочу, - я подхватил его сумку, пропустил Рики внутрь и захлопнул за собой дверь.





FIN

---

Ха-ха-ха (взято у Кошки, которая очень любит Йожика)

- Бухой дозор! Всем выйти из запоя!

- Неа, имею разрешение Трезвого дозора на запой 3 уровня.



Лежат Антон и Егор на полу, голые.

Е:Что это было?

А:довольно улыбаясь:Это был сумрак.

Е:Э...а почему тогда попа болит?

(с)